— Вообще-то я не жена!
— Но думают то все иначе! — ответил он, выдохнул, как будто бы размыкая последние скрепы. — Олька!..
— Даже не скажешь ничего по поводу рубашки?
Оля, едва прикоснувшаяся губами к заросшей, дивно пахнущей щеке Хамиева провела по его груди ладонями и удивилась. Она как это было обычно здесь, в Цовике, собиралась прогуляться и зайти поесть в местный ресторан. Тигран, возвращаясь с ними с озерного пляжа, предложил зайти и составить компанию в вечерней прогулке. Ольга подозревала, что за этим предложением может крыться нечто большее, как вариант, очередное общественное признание и знакомство с матерью.
— Хочешь, чтобы я предложила тебе свою?
В своих мыслях она тяжело вздыхала, качала головой и даже ругалась, сетуя на то, что она девочка, воспитанная и из очень хорошей семьи, чтобы плюнуть на все, закрыться на все замки и двери, уложить Макара спать и снять с него это гавайское недоразумение, а потом и все остальное.
Исключительно из академического интереса.
Ей не взять в толк, как у мужчин может присутствовать и отсутствовать чувства вкуса одновременно. Кроссовки и джинсы у Тиграна были подобраны так как надо. Но «привет» от гавайцев вымораживал и ей очень хотелось узнать, что еще в его нынешнем облике сочетается с этим цветастым безобразием.
— У меня и нет ничего такого.
— Ты все шутишь, укротительница, — Тигран обнимал ее теперь и раскачивал в руках. — Неужели совсем все равно на то, как я выгляжу?
Обращение не понравилось Ольке. Она ушла от этого всего и призналась в родстве, чтобы угомонить его мнительность, а не подпитывать свою собственную.
— Эмм, — протянула она, закусив губу. — Не стану просить тебя снять ее сию же секунду.
— Отчего же?
Кажется, что он добивался от нее именно этого, вот только тон у этого парня был совсем не игривый (и слава Богу!) и это «царапнуло» Олю уже во второй раз. Первый был в том, что она должна была ему сказать что-то по поводу одежды.
— Нет, иначе мы не пойдем никуда.
Чтобы придать своему ответу большую глубину, окрас и фактурность Олька переступила с ноги на ногу, тем самым потеревшись о его бедра своими. Это был древний и очень универсальный жест, ясно дающий понять, что хочет тот, кто его предпринял.
— Только поэтому?
Оля повела плечами, продолжая разглядывать его, разгадывать и наслаждаться этой близостью.
Судя по тону, Тигран Хамиев был спокоен и равнодушен к ее манипуляциям, как курс золота к рублю.
Его мимика, руки и положение в пространстве повиновались ему, тому каким он старался предстать перед ней. Но кое-что все-таки выдавало истинное положение вещей — его дыхание, которое из более-менее размеренного вдруг выдало резкий (пусть и короткий) выдох, его глаза, которые потемнели еще больше и тут же метнулись к ее губам, чтобы через мгновение вновь смотреть в них; его руки, которые тут же сползли ей на ягодицы, смяли ткань тонкого цветастого платья и прижали к себе, к главному доказательству того, что Тиграну…
— Как звали твоего отца?
— Керим, — ответил он сразу и видно, что бездумно, явно не ожидая, что Олька спросит именно это.
Тиграну Керимовичу Хамиеву было далеко не наплевать на то, что делала с ним Оля. Доказательство не равнодушия упиралось ей в живот, давило и приятно пугало размерами, заставив вспыхнуть и заныть ту часть Оли, на которую она забивала последние года два. Она же отодвинулась от него, отчетливо осознав, что еще немножко и похе*** все к чертям, упустит и похоронит главный элемент всех отношений — ухаживания. Они уже развивались весьма странным образом и проходили через знаки внимания Макару.
— Тигр! — раздался сверху голос спускающегося сына. — Тигр!
Сын отвлек ее и на пару секунд заставил забыть о вновь проступившей тревоге — он не перебирал ступеньки, а скатывался по картонной горке, которую предложила сделать для него мать Тиграна.
— Кто тут у нас?!
Тигран не забыл о ней в мгновение ока. Его глаза осветились каким-то особым блеском стоило Макару позвать его. Он поцеловал Олю в щеку перед тем, как отвернуться и поймать сына прямо в руки.
— Хамиев, ты знаешь, что своим отношением к детям ты можешь пленить любую женщину? — спросила она, чувствуя, как по ней проносится предательский озноб, как будто уговаривающий замолчать и не воспоминать ни о чем.
Но она решилась и все же ступила на территорию «зла».
— Не любую, — улыбался он, глядя на ее радующегося карапуза. — Так я привязан только к вам.
О плохом, конечно же, думать не хотелось, но Ольга заставила себя отщипнуть от счастья маленький кусочек. Да — день будет перенасыщен событиями, да — она может испортить все, да — она может не получить чего-то тривиального и приятного, но если вдруг случится что-то непоправимое, если прячется за ее тревогой что-то настоящее, требующее куда большего внимания, то в этом случае не будет болеть то, что действительно имеет значение в этой жизни — совесть, сердце и душа.
— Любую, — повторилась Оля, не в силах скрыть улыбки на двух главных мужчин в своей жизни. — Но я все же хочу услышать рассказ о твоей жене.
Тревожащий тело и разум поцелуй, чудесный день и подаренные им эмоции не дали Оле забыть об этом обстоятельстве. Ей нужно было помнить о нем и не забывать. Она так и делала, но в Москве, а здесь все слишком быстро случилось. Он ворвался в ее жизнь и снова сотряс ее мир впечатлениями.
— Куда ты дел ее? Что с ней стряслось? Почему ты не снимаешь кольца со своего пальца?
— Вот даже как? — мужчина провел пальцами по ее подбородку в нежном и даже щекочущем жесте. — Тебе разве еще не рассказали об этом?
Ответ, несмотря на ощущения, прикосновения не понравился Ольге. Тигран рассихронизировался. Оля видела это в его глазах и слышала в ответах, вопросах, словах, но самое ужасное — чувствовала это. Надо признать, что она стала очень восприимчивой, когда стала мамой. Сын пропитал своим присутствием ее жизнь, подарил столько радости и счастья, но он вручил ее и противовес ко всему этому — тревожность, предчувствие и даже предвидение.
— Кто должен был поведать мне об этом?
Ольга отложила расческу к сумке, с которой собралась совершить вечерний променад, подобрав ручки последней и повесив ее на крючок. Хамиев успел подбросить к потолку Макара и даже помог родиться мысли о странности мужчин: одним дети не нужны были от слова «вообще», а другим подавай чужих, да побольше.
— Вырвалось? — спросила она, ощутив, как кольнуло над глазом.
Прав был организм, когда предлагал подождать до завтра. Это все было чересчур. Ей далеко не восемнадцать.
— Только не говори, что не общаешься с ней, — он улыбался, говоря все это.
— С кем?
Ольга поняла его ровно через секунду, но было поздно.
— Я не видела ее со вчерашнего дня и встретила впервые за день только сегодня.
— И никто не прибегал к тебе, чтобы поболтать за кружечкой чая?
Она устала и спала как выражаются «без задних ног». О каких подружках он говорит?! Он ведь об этом ей толкует!
— Когда? Ночью?!
А потом она протянула руку к нему и потребовала у него.
— Дай мне то письмо, которое было у тебя! — она продолжала требовать и не отпускала руки, несмотря на то что Макар вдруг посерьезнел. — Хочу понять!..
Оля никогда не наказывала сына, но он всегда отличался умом и сообразительностью, хорошо понимая, когда мать не в духе и пахнет жареным. Макар в такие минуты обычно серьезнел и ждал, когда она объяснит, что же стряслось и отчего она не в настроении.
— Думаешь, я ношу его с собой?
Оля не отпустила руки, но отступила. Было что-то во взгляде Тиграна, что заставило ее сделать это. Насмешка, равнодушие, холод — что-то из этого списка она увидела в данное мгновение и это обожгло ее.